Запрет книги о Стусе: Что ждет украинских писателей, которые работают с архивами спецслужб

Общество предпочитает рассматривать решение Дарницкого суда в общественной плоскости как опасный прецедент, способный осложнить работу историков, журналистов, которые, в частности, работают с архивами спецслужб. Видит в нем наступление на свободу слова и попытки снова спрятать под грифом секретности события недавнего прошлого. Поскольку я в той же степени историк, и юрист (с господином Медведчуком у нас в определенной степени один научный руководитель — Петр Моисеевич Рабинович: Медведчуку он рецензировал диссертацию, у меня был научным руководителем), я рассматривал бы то, что произошло, спокойно и в плоскости исключительно юридической.

Основателю испанской инквизиции Томасу Торквемаде приписывают высказывание: дайте мне возможность вырвать из Библии отдельную цитату и я найду за что сжечь ее автора на костре. С книгой Кипиани произошло то же самое. Были найдены несколько цитат (только шесть из почти 700-страничного текста), которые с юридической точки зрения не являются достоверными. Думаю, по желанию опытный юрист Медведчук нашел бы и больше. Но и этих оказалось достаточно и для принятия судебного решения, и для очередного ажиотажа вокруг Медведчука, который ему, как мне кажется, только на руку за несколько дней до выборов.

Что касается последствий судебного решения, то я не рассматривал его как опасный прецедент. У нас отсутствует прецедентное право, и судьи принимают решения, опираясь на собственное чувство справедливости. Если мы используем слово "прецедент" не в юридической плоскости, то, да, пример Медведчука может вдохновить других на попытки предотвратить распространение информации об их, например, родственниках-агентах, информаторах, сотрудниках советских спецслужб, и тому подобное. Это, безусловно, осложнит работу журналистов, писателей, историков. Но это нельзя называть наступлением на свободу слова, наоборот — это признак демократии: возможность гражданина защитить свои права на "уважение чести и достоинства". Опровергают журналистские статьи и запрещают книги в самых демократиях, недавний пример — запрет книги Мэри Трамп в США.

Впрочем, это, конечно, внешние параллели. Потому что Украина сегодня имеет лишь имитацию демократических институтов, то есть снаружи вроде такие же, как в развитых демократиях, но совсем не такие по сути. Именно этим пользуются и в дальнейшем будут пользоваться условные медведчуки.

Нами до сих пор в полной мере не был осужден тоталитарный режим, не состоялась настоящая люстрация. Например, Институтом национальной памяти в Польше, аналогом которого является наш Институт Национальной памяти, была проведена работа по созданию реестра врагов польского народа. Проверку проходят все граждане Польши, родившиеся до 1972 года. Наличие в этой базе — это табу на любую карьеру, государственную, политическую и тому подобное.

Мы должны были начать эту работу в 1991 году. Но мы не начали ее и сейчас. Поэтому тем, кто сейчас убивается из-за судебного запрета книги, стоит направить усилия не столько на флешмобы, сколько на то, чтобы требовать принятия подобных законов и создания такой базы в Украине.

ЧТо касается книги Кипиани, то в судебном решении, по крайней мере пока, не идет об изъятии ее из магазинов и библиотек. А волна, поднявшаяся вокруг нее, уверен, будет только способствовать ее распространению.

Поэтому пока и Медведчук, и Кипиани, кажется, в выигрыше. Надеюсь, что это будет способствовать и популяризации Василия Стуса, который сегодня, к сожалению, остается на обочине, и общественных интересов, а также школьной программы.

Справка

    

Валерий Снегирев — бывший старший преподаватель Луганского университета внутренних дел, независимый историк, автор книг "Это было в Старобельске", "Старобельское эхо Катынской трагедии", "Луганщина пограничная", "Военное небо Луганщины" и других.